Защита прав граждан
Новости
РУС
ENG
Адвокатура будущего
Аналитика и интервью / Статья
Несколько слов о легализме автократов – и роли юриста как хранителя «нормальности»
Опубликовано 15 января 2024 года
См. исследование о профессиональных привычках беларусских юристов: https://www.defendersbelarus.org/issledovanie-prof-privychki-yuristov
Среди прочих, можно обратиться к работам Kim Lane Scheppele (Scheppele, Kim L. (2018) "Autocratic Legalism," University of Chicago Law Review: Vol. 85: Iss. 2, Article 2), к сборнику под редакцией нашего соотечественника: Belavusau, U., & Gliszczyńska-Grabias, A. (2020). Constitutionalism under Stress: Essays in Honour of Wojciech Sadurski. Oxford University Press (в частности, Armen Mazmanyan — On Legalism, Illiberal Takeover, and the Immune System of Constitutional Democracy).
Здесь демократия вновь и вновь напоминает нам об ухмылке Геббельса: it will always remain one of the best jokes of democracy that it provided its mortal enemies itself with the means through which it was annihilated.
Этот пример хорошо иллюстрирует существование некоторого напряжения между конституционализмом с его попытками закрепить в Основном законе положения, которые должны быть защищены от политических флуктуаций и сиюминутной воли большинства — и демократии, во имя которой оправдывается слом существующих механизмов сдержек и противовесов и ограничение прав и свобод.
Английский вариант – Frankenstate – лучше передает суть. См. Scheppele, K. L. (2013). The Rule of Law and the Frankenstate: Why governance checklists do not work. Governance, 26(4), 559–562. https://doi.org/10.1111/gove.12049
Подробнее о том, какой закон является адекватным основанием для вмешательства в реализацию прав человека, см. в материале по ссылке в подзаголовке "Законность вмешательства: закон написан — в чем проблема?": https://defendersbelarus.org/neznanie-zakona-ne-osvobozhdaet-ot-otvetstvennosti-pravovaya-opredelennost
Необходимость исходить из законодательства своей страны в собственной деятельности – обычная вещь, базовое требование для юриста – с этим трудно спорить. Тем не менее, современность ставит перед нами серьезный вопрос о том, может ли юрист позволить себе руководствоваться исключительно лежащим перед ним законом, совершенно игнорируя правовую систему и контекст, в котором она формируется и трансформируется.
На наш взгляд, большая проблема выхолощенности правовой культуры вырастает из мелочей – и человеческого нежелания обращать внимание на мелочи. Гораздо проще воспротивиться, если на ваших глазах разгоняется легитимный созыв нижней палаты парламента – и Конституционный суд. Куда сложнее ощутить свою причастность как профессионала и как гражданина (особенно в нашей системе) к очередным изменениям в Избирательный кодекс или закон о политических партиях, в очередной раз расширяющий перечень оснований для отказа в регистрации политической партии. Так же сложно, вероятно, ощущать свою ответственность за выхолащивание политического поля страны, являясь одним из звеньев в цепи, применяющей новый закон о политических партиях, принимая решение об отказе в регистрации очередной организационной структуры за ненадлежащее оформление документов.
Дилемма вагонетки на той ее стадии, где главное лицо уже будто бы не принимает решение напрямую, но действует опосредованно – налицо: ответственность за пустующее политическое поле распределяется между парламентариями, проголосовавшими за новый закон, гражданами, не воспользовавшимися возможностью высказаться против, чиновниками-юристами, претворившими закон в жизнь.
Эти отказы в регистрации партий, среди прочих примеров, стали известными, просочились в доктрину – и теперь служат яркой иллюстрацией автократического легализма (или легализма автократов). Для человека со стороны подобные примеры лежат в разряде anecdotal – тем не менее, судя по всему, наша практика пестрит ими — хотя мы не возьмемся судить о том, насколько широко распространенными являются проблемы вроде неспособности (или осознанного нежелания?) соотнести два акта, занимающих очевидное место в иерархии – Конституцию и нижестоящий нормативный акт, необходимости искать прямое дозволение гражданам заниматься определенной деятельностью там, где в этом нет необходимости, и так далее. Тем не менее, подобные проблемы определенно существуют – и в том числе они привели нас к абсурдной практике, в которой арест — вполне пропорциональная санкция за вывешивание на балконе одежды определенных сочетаний цветов. Они же позволяют правовой системе деградировать по спирали, все дальше уходя от ценностей, еще содержащихся даже в нынешней редакции Конституции — не говоря о международных обязательствах страны.
На наш взгляд, большая проблема выхолощенности правовой культуры вырастает из мелочей – и человеческого нежелания обращать внимание на мелочи. Гораздо проще воспротивиться, если на ваших глазах разгоняется легитимный созыв нижней палаты парламента – и Конституционный суд. Куда сложнее ощутить свою причастность как профессионала и как гражданина (особенно в нашей системе) к очередным изменениям в Избирательный кодекс или закон о политических партиях, в очередной раз расширяющий перечень оснований для отказа в регистрации политической партии. Так же сложно, вероятно, ощущать свою ответственность за выхолащивание политического поля страны, являясь одним из звеньев в цепи, применяющей новый закон о политических партиях, принимая решение об отказе в регистрации очередной организационной структуры за ненадлежащее оформление документов.
Дилемма вагонетки на той ее стадии, где главное лицо уже будто бы не принимает решение напрямую, но действует опосредованно – налицо: ответственность за пустующее политическое поле распределяется между парламентариями, проголосовавшими за новый закон, гражданами, не воспользовавшимися возможностью высказаться против, чиновниками-юристами, претворившими закон в жизнь.
Эти отказы в регистрации партий, среди прочих примеров, стали известными, просочились в доктрину – и теперь служат яркой иллюстрацией автократического легализма (или легализма автократов). Для человека со стороны подобные примеры лежат в разряде anecdotal – тем не менее, судя по всему, наша практика пестрит ими — хотя мы не возьмемся судить о том, насколько широко распространенными являются проблемы вроде неспособности (или осознанного нежелания?) соотнести два акта, занимающих очевидное место в иерархии – Конституцию и нижестоящий нормативный акт, необходимости искать прямое дозволение гражданам заниматься определенной деятельностью там, где в этом нет необходимости, и так далее. Тем не менее, подобные проблемы определенно существуют – и в том числе они привели нас к абсурдной практике, в которой арест — вполне пропорциональная санкция за вывешивание на балконе одежды определенных сочетаний цветов. Они же позволяют правовой системе деградировать по спирали, все дальше уходя от ценностей, еще содержащихся даже в нынешней редакции Конституции — не говоря о международных обязательствах страны.
Позитивизм vs легализм
Итак, описывая эксплуатацию буквы закона при игнорировании его сути и духа в политических целях (или – откровенно – в целях удержания власти), современные исследователи прибегают к понятию политического или автократического легализма соответственно. Можно уходить в отдельную дискуссию о роли «духа» или морального компонента в определении, что мы вообще считаем правом — пока оставим ее в стороне, отметив лишь, что мы придерживаемся позиции, согласно которой дотошный правовой позитивист с ужасом взирал бы на происходящее в беларусской правовой системе, включая вышеотмеченные примеры. У беларусских судей есть не право, но обязанность соотносить свое правовое мышление с международными обязательствами страны и нормами Конституции, и для оперирования положениями, защищающими права человека (которые достаточно давно представляют собой органичную часть нашей правовой системы) не нужно придерживаться естественно-правовой теории. Нужно просто уметь толковать собственные позитивные нормы, не уходя в необоснованно ограничительные интерпретации, игнорирующие саму суть этих норм – мы считаем это частью профпригодности юриста.
Рецепт автократического легализма: несколько примеров из других стран
Итак, используя термин автократического легализма, исследователи привлекают внимание к проблеме «законных» практик автократов — принятие мер по удержанию власти, ограничение прав и свобод, произвольное для граждан, но удобное для бенефициаров режима регулирование тех или иных вопросов. Исследователи обращают внимание на то, что современные недемократические акторы все реже прибегают к методам насильственной смены и удержания власти – и все чаще поступают умнее: стремятся взять под контроль ключевые органы, обеспечивающие баланс сдержек и противовесов в отдельном государстве, легализуют свои действия через принятие законов по установленной процедуре. И внутренним, и внешним наблюдателям, не углубляющимся в детали и суть регулирования, может казаться, что принимаемые меры действительно легитимны ввиду своей «законности» и – зачастую – ввиду реальной или декларируемой общественной поддержки.
Так внешне нейтральная норма о возможности изменения конституции ⅔ голосов в однопалатном парламенте в совокупности с избирательным законодательством, позволившим одной партии Виктора Орбана занять 69% мест в парламенте, открыли дорогу к легкому изменению Конституции – и, в конечном итоге, созданию того, что исследовательница авторитаризма Ким Шеппеле назвала Франкенштатом – государством, в котором в итоге ряда вполне «законных» действий пала система конституционных сдержек и противовесов. За изменением венгерской конституции последовали изменения полномочий и состава Конституционного суда, изменения избирательного законодательства и ряда иных законов, укрепляющих новое положение дел, позволяющих ограничивать права граждан. В числе других классических примеров политического легализма приводятся российские, турецкие, польские практики времени деятельности партии «Право и справедливость».
Принятие законов, очевидно противоречащих международным обязательствам государства, и неоправданно широкое, непоследовательное их толкование и применение – безусловно, часть беларусской действительности.
Так внешне нейтральная норма о возможности изменения конституции ⅔ голосов в однопалатном парламенте в совокупности с избирательным законодательством, позволившим одной партии Виктора Орбана занять 69% мест в парламенте, открыли дорогу к легкому изменению Конституции – и, в конечном итоге, созданию того, что исследовательница авторитаризма Ким Шеппеле назвала Франкенштатом – государством, в котором в итоге ряда вполне «законных» действий пала система конституционных сдержек и противовесов. За изменением венгерской конституции последовали изменения полномочий и состава Конституционного суда, изменения избирательного законодательства и ряда иных законов, укрепляющих новое положение дел, позволяющих ограничивать права граждан. В числе других классических примеров политического легализма приводятся российские, турецкие, польские практики времени деятельности партии «Право и справедливость».
Принятие законов, очевидно противоречащих международным обязательствам государства, и неоправданно широкое, непоследовательное их толкование и применение – безусловно, часть беларусской действительности.
Регресс демократии и роль юристов в нём
Венгерский пример важен тем, что это государство уже считалось перешедшим к демократии. Современные исследователи все чаще говорят о “регрессе демократии” (устоявшийся термин – democratic backsliding), постигающей даже те страны, в которых, казалось бы, демократия закрепилась. На наш взгляд, манипуляции через законодательные меры – один из опасных инструментов, используемых различными акторами все чаще даже в условно демократических режимах.
Что в подобной ситуации делать юристам, которые ориентировались на принятые по установленной процедуре законы и до условного изменения венгерской конституции, и после?
Мы предложили бы учиться держать в голове правовую систему в целом, не ограничиваясь ближайшим актом для применения: максимально возможное следование Конституции и – что важно – международным обязательствам своего государства, на наш взгляд, вполне укладывается в профессиональные обязанности юриста. Для этого, безусловно, нужно знать Конституцию не на уровне возможности перечислить конкретные статьи, но на уровне возможности соотнесения нижестоящих актов, подлежащих применению, с ее требованиями – равно как знать о ключевых обязательствах государства в сфере своей деятельности. Помнить о том, что принятый парламентом закон не является истиной в последней инстанции – это правовой акт, который может противоречить другим, в том числе вышестоящим актам, а также может быть неадекватным основанием для ограничения прав человека. Не терять из виду суть регулируемого правоотношения. Даже если в определенное время в конкретном контексте подобные рассуждения не найдут понимания у судьи или иных действующих в той же системе лиц – важно не предавать стандарт «нормальности» в себе.
В противном случае, как отмечает Ким Шеппеле, даже подробные чек-листы, проверяющие состояние верховенства права в отдельном государстве, могут не помочь последнему: новые автократии умеют неплохо имитировать и демократические процессы, и фасад наличия верховенства права. Не так трудно организовать формальные тренинги по рамке прав человека для судей, посчитать количество вынесенных с учетом этой рамки решений и дать красивый ответ на вопрос о том, гарантирует ли государство возможность быть услышанной для каждой заинтересованной стороны — если на деле юристы считают возможным игнорировать даже четко прописанные в законе гарантии – или трактовать их ограничительно, упуская из виду цель и смысл существования этой гарантии, всерьез говорить о «правовом государстве» будет тяжело.
Что в подобной ситуации делать юристам, которые ориентировались на принятые по установленной процедуре законы и до условного изменения венгерской конституции, и после?
Мы предложили бы учиться держать в голове правовую систему в целом, не ограничиваясь ближайшим актом для применения: максимально возможное следование Конституции и – что важно – международным обязательствам своего государства, на наш взгляд, вполне укладывается в профессиональные обязанности юриста. Для этого, безусловно, нужно знать Конституцию не на уровне возможности перечислить конкретные статьи, но на уровне возможности соотнесения нижестоящих актов, подлежащих применению, с ее требованиями – равно как знать о ключевых обязательствах государства в сфере своей деятельности. Помнить о том, что принятый парламентом закон не является истиной в последней инстанции – это правовой акт, который может противоречить другим, в том числе вышестоящим актам, а также может быть неадекватным основанием для ограничения прав человека. Не терять из виду суть регулируемого правоотношения. Даже если в определенное время в конкретном контексте подобные рассуждения не найдут понимания у судьи или иных действующих в той же системе лиц – важно не предавать стандарт «нормальности» в себе.
В противном случае, как отмечает Ким Шеппеле, даже подробные чек-листы, проверяющие состояние верховенства права в отдельном государстве, могут не помочь последнему: новые автократии умеют неплохо имитировать и демократические процессы, и фасад наличия верховенства права. Не так трудно организовать формальные тренинги по рамке прав человека для судей, посчитать количество вынесенных с учетом этой рамки решений и дать красивый ответ на вопрос о том, гарантирует ли государство возможность быть услышанной для каждой заинтересованной стороны — если на деле юристы считают возможным игнорировать даже четко прописанные в законе гарантии – или трактовать их ограничительно, упуская из виду цель и смысл существования этой гарантии, всерьез говорить о «правовом государстве» будет тяжело.
Кризис белорусской адвокатуры: как вернуть право на защиту
Участие коллегий адвокатов в государственной пропаганде
В результате масштабного давления, оказываемого государством на адвокатов с осени 2020 года, территориальные коллегии адвокатов и стоящая над ними БРКА утратили основные признаки самостоятельности и представляли собой структуры, зависимые от Министерства юстиции.
